In Almaty we have arrived early at the morning. And evening of the same day I again was in the airport. Also proved to frontier guards, that the transit visa through Delhi is not necessary to me… and in general it is necessary nothing, therefore as the Nepal visa receive directly on an arrival at the airport. Also proved, that my shabby passport has value everywhere… arranges all frontier guards, except Kazakhstan… is shorter - one of the provided attractions not for nervous. Yes that it for vestiges such! - I thought taking seat in a plane armchair, - that the person in the country feels worse, than in any other point of the world.
The plan was arrogant enough. Simone has invited to keep its the company for work as the guide from Aldo Giaroni, the friend from Lombardy. To climb it was necessary to the Everest, and money for this business it was not planned. Therefore as Aldo a broad gesture has paid ours with Simone participation in superexpensive project for traverse from the highest top of the world on Lhotse. In a word, it is necessary, that the client was happy, and the sports plans to close. As Simone was going to get out of this difficult situation, I did not understand. But knowing experience of the friend, entirely to it trusted.
It was initially planned, that we will rise to the Everest, then Southern wall Lhotse, then the plan was planned have changed on traverse of two these tops … When on seventh of May we with Simone have risen in the Third camp on slope Lhotse, all was as well as possible. The sun shone, in tent was warm, the torch hummed, giving out to megalitres a desired moisture. Opposite to an input the Everest flaunted with a black pyramid. Already along toward evening from below has approached Pemba Sherpa, and with a happy kind has started to take from a backpack a cord and iron.
- You gather for a new route now, - wishing us to please he has told. - here I also have brought from the Second Camp... Less to drag.
- Pemba! - has become stupid my friend has said, - but this equipment is necessary to us NOT here.
- Wow! Here this diligence at the guy! - I have laughed. - so, between times to bring here five kgs... Pemba!
Looking at our genuine delight, the guy too has begun to laugh. However, it was necessary to explain a situation.
- All right, - he has shrugged shoulders, as in what happened. - tomorrow downwards I will drag off.
It negligent gesture has thrown out all from tent... However, then has again blinked the eyes on me.
- Do you know, what at Russians the person was lost?
We with Simone were struck dumb. So does not happen! Such wonderful day... And in the morning Dmitriy Pavlenko have met - all was normal.
Who and as was lost Pemba, of course, did not know. To it the passer has told about it Sherpa. Simone has convulsively seized for satellite phone, trying to phone in Base or Katmandu. And I sat in a shock, trying to recollect... Five Upward have left. Kirievsky, Totmyanin, Bolotov, Volodya from Irkutsk that has transferred me a gift from Gichev... And the fifth. I did not know, who.
According to Pemba other Russians all have gone down in Base. Something to do without the slightest information, without support, we could not. Certainly, if the help to the live person we already would be necessary hung on cords, hurrying up, exhausting itself... However, in this case...
- Tomorrow upward? Simone, we will simply work under the plan?
- Well, and what we can now? - The Italian has made a helpless gesture.
Unfortunately, simplicity and good nature sherpas, working on commercial expeditions, can render and bad service. So happens, that children wished to help here again - have dragged high-rise boots in the Third camp. For Simone. However, have changed... Or demon shaked them. But instead of pair boots in the next morning Simone has found out two left... Or right. From Aldo's boots and his pear. The model «Olimpus Mons» has mentally died, and we have put on habitual «Batura». Certainly, I initially planned to work in them to the Southern Saddle. However, Simone it was necessary is worse. Acclimatisation at it was weaker, than at me. And when wind impulses on a slope at 7500 pressed duly my friend has decided to leave downwards and not to risk fingers. Because it was cold on all weather forecasts.
And I have gone further, was late thinking, that all products remained in a backpack of my friend. Well... At height usually is it would not be desirable, I have calmed myself. And a torch with a gas bag and a kettle were at itself. So I also went, gradually rising on couloir between the Everest and Lhotse. To the Geneve rib. Have towards got a little шерпов, doing deposit for commercial expeditions. They eloquently twisted fingers at a temple, and repeated, as a damnation «very windy», advised retreat downwards. However, understanding, the treasured purpose of acclimatization on 8000 is how much close, I obstinately twisted a head, and jumared in a direction of bedlam of all winds of the world.
To hours to eleven I has got out on a plateau of the Southern Saddle of the Everest. Here multi-coloured heaps oxygen cylinders laid. As on a market in Almaty or Osh water-melons lay. There-here. In the sum there are less two hundreds. «Really people are capable so much to breath-empt!» - I have thought. All the day long heated ice which has cut nearby. Drank water. Recollected the counters of a supermarket hammered by packages with juice. In days of starvations when saws prepared for expedition many... Tomato and apple, pineapple and peach. It is tasty! Ho-ho, here to steam of packages… When got tired of memoirs and it became boring, wandered on vicinities, having a good time of football with epi-gas buttles which here was in unlimit. Has found even a couple of the full. And, certainly, could not resist against own greed - притаранил to tent which has served me as such pleasant shelter.
Already by midnight I have woken up that the tent shivered like a glass of playing bones. Who was the bones – you understand. To shake out me from here gathered not joking. Having estimated, that it is necessary to be ready to everything, I have put on, have put on boots, have tidied up more close a backpack and things, and have again failed in a dream. The progressing bad weather promised to show in the near future to all where cancers winter.
However, I was not going to remain the weak-willed spectator. In due time has seen enough, whether know. And hardly it is light, I have left this uncomfortable place. On the Geneve rib it was necessary to get out on all fours - back to front, as a notorious wintering cancer. Because faced to a wind to stand it was impossible. And in general, it was possible to be kept standing only by means of hands, on all fours. Few times fell. Has again torn cats hardly darned primaloft pantes. But gold and a crimson velvet of a dawn over the Himalayas became the award to me. Directly before me like a hand of the Creator consecrated waking up world Cho-Ojju, my God of Turquoise. It was gold Piolet d'Or, that I have gone through one year ago. Everything, than were for me mountain.
And in Base it was warm. For the last two days snow on a moraine has thawn. And the sun fried got tired of height клаймберов.
- And I look... Whose it is yellow boots on stones are knocking!? - Has called to me Willy Benegas from the tent. – do you want to drink?
- I want, but... - I have answered. - I will limp to the camp, there I will get drunk. Thanks.
- From the Southern Saddle? For how many has gone down?
- And now what is the time? Nine? Well... I started at five o'clock... Very much was afraid on ледопаду to pass, when its sun will warm...
- For four hours? You an animal, - have simply smiled Willy. - in the Evening with Simone call on. The Floor-mat we will drink.
I agree all has nodded, in the thoughts, and has hastened further, home. Being adjusted for a breakfast. Usual high-raltitude everyday life.
* * *
Our company was cheerful and bright - basically thanks to sociability Simone and his broad friendship with climbers of other countries. We got invitations periodically to parties in the Argentina camp of brothers Willy and Damian Benegas where we ate meat and danced under guitar tunes of southern America. Once one of clients, Leo has presented to me a stylish knife from their country which they used for cutting in a wardroom. And a cup for Mate - such special pumpkin glass under picturesque southern tea.
- Only you will take away AFTER expedition, all right? - He has asked. - and my friends will have nothing here meat to cut that.
To others of camp of commercial expeditions went only Simone. But I spent a lot of time at Russians under the guidance of Alexey Bolotov. It was the old friend with whom we often appeared in difficult situations. And now in a wardroom of their expedition I felt in a barracks way simply, habitually. To children those days has got strong. After S.Duganov death they have become gloomy. And almost all periodically were ill, eating tablets.
And I all slid … slid … by a plane from which could not, and did not wish to curtail.
The idea of a thread of a route from the Southern Saddle on Lhotse soared in air for a long time. A line quite logical, and following a relief it was possible to hope "not wander" on gendarmes on a crest. And to pass more low on rocky regiments in couloir a classical route. For many years I looked at this variant as on addition to traverse the Everest-Lhotsze. Also was afraid of this step.
There is such condition of a presentiment. The person knows, on what goes, understands, than it threatens, and as all will be dangerous and difficult … And during too time accurately realises, that cannot curtail. That the way is only in one party. When over mountains clear day rose, it was possible to see, how in a stratosphere the top point, appear, thawed. As if crossing of an axis of co-ordinates as an absolute Zero, the beginning and a result, eternity and an instant, the phenomenon and process … To a heap did not suffice understanding of a life and death, but … it loomed ahead. As inevitability. And I was here, at bottom. From distance of ten kilometres, below top on three kilometres - looked, and did not trust.
The ascent becomes as the Sisyphean work.
- You understand, Simone, - I have easy noticed in the morning in the third camp already during an exit, - it is necessary to do this encradible acclimatisation.
- It agree, Den, - my friend has grinned. - but sometimes circumstances happen more strongly. With this wind and a cold, with illnesses … and that I could not while to rise to eight thousand meters … is already unreal to be in time till the end of a season.
I have sighed. Over a head the tent cracked on a wind. All on this planet as if has agreed to chop off any possibility in a season. Even this exit resembled a lottery - whether will carry, whether the card will lay down not in our advantage. Simone continued to be ill, and weather with a huge shovel of a wind and snow attacked a tomb of our ideas. Traverse of eight-thousends, Lhotse South face … all flied under a slope.
- I will go, Simone, - only and the smog tells I. - I will go alone.
- Keep, Den, - he has answered. - forgive, that with me so it has turned out. I hope, you will sustain.
Having gathered, having estimated on a minimum, that is necessary for me, having shouldered an easy backpack, I have said goodbye with Simone, and have gone by the fix-ropes. In it day it was necessary to rise on the Southern Saddle … there to solve all. «I will leave to myself chance, - I calmed myself. - Perhaps, the wind will amplify so, that it will be impossible to go anywhere … And can be, too I will be ill… And if someone is ill… And then I courageously can turn downwards».
On equal stony platforms at «a death threshold» as someone has for fun christened a boundary of eight thousand metres, I have got out by noon. The wind grew stronger, jumped and whistled between become habitual heaps of oxygen cylinders. All was as many years back. And only I was another. More independent and desperate. Having rummaged hour, has established tent. Nearby some companies sherpas too were engaged in installation of camps - everyone in the sector. The majority of them were with oxygen cylinders, did not ruin brains and forces for the sake of mythical sports principles.
Already towards evening, when mountains were shrouded by overcast, from below from a grey veil of a fog their clients have started to appear. There were they without loads, with oxygen devices … I have overtaken all of them at the morning on a way here. And here now everyone got out on a plateau, and started to appeal from last forces to the trustees:
- Dawa! Dawa, where are you?... Mingma, Mingma where me to go? Nawang, Nawang, where is my tent? Help!
And sherpas were on duty near the tents established by them, stuck out on a wind like males of the birds expecting females near nests. Also stuffed clients in places, boiled tea, changed oxygen cylinders. I took a detached view of it, and tried to understand, on a horse-radish to whom it is necessary - such mountaineering!?
In my tent it was spacious. In a corner the torch with a kettle murmured, sideways I have spread carimate with a thin sleeping bag. Aside has fallen down boots and a handful of products. It was covered with jacket «Inta» for additional heat. And periodically looked out outside, trying to get used to sensation of a step in a precipice. Because in the distance in overcast ruptures freakish crest Lhotse was sometimes shown. Abnormal and ugly. And over it hurricane tore in strips fog shreds, carrying away in Tibet. And I blinked, endeavouring behind range of distance to make out relief details, to pull out a riddle at this chaotic line.
Here so in May, fifteenth, two thousand tenth I have appeared on the Southern Saddle. Not understanding up to the end, that from this leaves. Recollected, how in a lap elicited at sherpas oxygen for patient Simone as threw out from handful tent pushed during a snow bad weather. It is so much years went out! When has darkened, has started to think of Sergey Samoilov. It could be now with me … If does not hurry up to the damned Everest. It and remained now with me - in heart.
- From darkness snatching out persons, - through a dream I have started to read verses, - the candle in a hand is born by Destiny. And not added page the track … lays down time
Having thought suddenly, I have burst out laughing over situation surrealism. Also has failed in a dream.
For a night on a tent ceiling the condensate froze. It in flakes fell down from a wind, and was poured on a sleeping bag and round it. So, that I have started to dampen on the sly. And then and to freeze. «It was necessary to take the Sivera’s sleeping bag, - in the same light slumber I have thought. - in it precisely it was better slept». Somehow time has heard voices nearby. «On storm leave», - has mechanically noticed for itself, that clients with sherpas have spread towards the Everest. And in three o'clock in the morning over an ear my alarm clock has begun to squeak.
All as shook tent with a wind. The state of health remains opposite enough, self-conceit too. All was on zero. Only effort of will I have forced itself to make an easy breakfast, and to push it inside.
It was terrible. Continued to remain a terrible question. Comprehension, that the slightest error can cost lives, optimism did not add. Today I felt it especially sharply. Oh… Solo, solo … I have begun to heat stupidly hands over a torch, delaying, was how much possible, exit time. The soloist of horse-radishes! Someone drives you?! So, wait … Light in the east will be cut, then I will go. For the present too darkly … Aha! Light has appeared … but is still too windy and is cold. Then, maybe, it is necessary to wait, while there will ascend the sun? To wait … Yes! And then it will be necessary to wait, that the wind has weakened. And what?! Weather forecasters promised decrease of wind …
The cretin! I continued to follow the tastes of the indecision, and doubts.
In general, having waited mornings, I have got out of tent and have gone downwards on a track. Not having looked at all towards top Lhotse … However to look at the Everest too there were no forces. It was the forced decision, but it was … was though something, on what I could dare. Easier to move feet in the area of the least resistance. So step by step I came nearer to the line separating the present from the past. If I will go downwards all remains in the past. And if I will turn upwards the present will begin. Also has stopped on a crest of Geneve rib. Into the couloir - simple and logical - the thread of fix-rope escaped.
- Everybody will understand, - someone has shrugged shoulders. Not Me.
- But you will not understand yourself, - another was angrily showed «Not Me». - Was afraid?
- Well … well you look! What wind on a rige!
Messner and Kukuchka… Lafile and Begean … They could! They have passed the solo routes on eight-thousands. But now I accurately know, what the most terrible and difficult in such ascension not simply to ask myself a question «what for?». And it is not obligatory to find on it the answer … it never is not present, was not, and will not be … this answer. The most terrible - having asked a question and not having found the answer to go to hell. To start to operate contrary to sense and logic.
I sat on snow and thought approximately in such channel about ten minutes. And then - already without any thoughts and answers - has risen, and has gone back, towards the left tent.
- And actually all is simple, - in one of the respite moments I have murmured to myself. - You have died, the guy. You were lost on Cho-Oyu exactly one year ago … And everything, that remains, it only for emotions … which can be collected a shade, a box.
Here so all also has occurred. Having passed by tent trembling on a wind I have begun to take away to the right on a snow slope. Here it is direct in eyes because of other party of pass beams has struck the sun. In cyanotic cleanliness of morning the world panorama has opened, the exposed to frost Himalayas laid as if on a palm. Extremely far behind snow crests Tibet, the mystical country of free souls darkened. Over a head the wind roared, being carried by between rocky towers Lhotse.
Ten minutes the seventh I "have come off" camp. At first was simple a firn slope about four hundred meters in length - from pass. Lifting did not take away forces because firn held reliably. Its surface tastefully crackled under teeth of crampons, and lumps were carried away by a wind on the east. Rustled, supplementing a picture of sounds. I leant against an ice hammer, and heard, how its edge quietly gnashed in firn at turns. All was perceived sharply and brightly. Paints were sated and comprehended. Gold ascending in the east of the sun has painted tops celebratory mood, and depth of dark gorges at bottom of mountains was similar to poison … to such gloomy crypt of the hidden night. This contrast chafed soul.
Then through a wide rocky comb I have passed on other party, and have left on a slope to the right. Here the shade, and a wind impulses still laid flew so, that pressed me to stones. The gnash of crampons became one more paint in an environment. The talus proceeded, and I easy moved on it.
After decision-making in consciousness there was a clearness and recklessness. Such force of emptiness which realised itself the Beginning of the Beginnings. And a such sarcastic smile at this mean understanding. The height already was above eight thousand meters. The slope gradually got out, and I had to climb on rocks. Not difficult, but dangerous depth of falling. Climbed and smiled. All was in my power. Feelings, thoughts, a life in force of hands on hooks … the Fear was not - it remained there, in that point, whence I have turned upwards. And the body moved obedient only to a choice of a direction of a way.
Hardly the shelf with a strip firn above lasted, and I have got out on it. It was necessary to do a some short risky movements, and the body was mobilised, has concentrated for interceptions «by break». On plates snow grains … On a regiment laid has passed under the first gendarme, but further the line got out in a fireplace. To climb on it I has not wanted. Because did not know, that will be on other party, whether it will be possible to go down there. Also has gone to bend around the gendarme without ascent. On rocks to climb it was simple, but it is dangerous. Powdered with fresh snow plates - with a line of falling towards the Western Circus lasted. And under them the bastion sharply became more abruptly - the design reminded a tile European roof over a house wall.
In one of the moments the foot has devil-may-carely slid off a small hook. Horrible Devil! Somehow habitually it left. Too automatically… as if itself rehearsed once this freeze frame. Again - without any emotions. And again - time consolidation as though it has stopped. The instant - understanding, that balance leaves. An instant - understanding, that rocky breed not too strong. An instant! - the decision that it is necessary to do. I with force cut forward teeth of crampons in a smooth plate under myself. An instant! - falling has stopped on cracks in a stone… And I am again alive. Also it is possible to make the following step.
After long traverse I have again started to gain height gradually. And through one hundred steps has got out on an edge under the second gendarme. From here ahead it became visible couloir of a classical route. From a frost ice froze on eyelashes and eyebrows, the consciousness floated from an oxygen lack at height. During any moment has heard a voice of the daughter … six and a half years to it … Spoke supposedly not there, the daddy. Go above … Certainly, the darling - you is more visible! At transition from a rocky edge on plates I have not managed to make some difficult steps … balanced on the verge of failure. And underfoot there was a sufficient depth that in case of falling to kill. And again I have heard its voice.
- Daddy! return, - Masha has told.
- Where, my Sunny?
- Back, the daddy, some steps … It is possible to pass more low.
- Now-now, favourite. Do you wait for me after all?
- I very much love you! Please, come back home. You are very necessary to me!
Some metres. Only some metres of a difference.
Marisha has told, that waits for me. Here that it was - I cannot understand till now. Only with a smile to recollect, explain all hallucination. And then did not think and was not surprised. All was correct and clear. The daughter - the only child who has been brought up by me - as if observed of me from … from other life. I to it have been adhered more than to someone on light.
Therefore, when at me it was impossible to leave simply traverse on plates, I have returned, and five-six metres was lowered a little on an abrupt fireplace on a good shelf. Confidently became on feet and some times has deeply sighed. Has calmed down … And again the sense was only in advance, to the purpose. From here has again started to gain height on plates, and through pair hundreds meters "was thrust" in couloir of a classical route on Lhotse. Which rose nine years ago. The height was about eight thousand three hundred meters - just before rocky narrowing.
Having seized a cord piece, I have lifted eyes to deep blue of the sky, and have frenziedly begun to yell. Yes! Oh, damn, I have made it. Nine years have flown by knowingly. And that I again here, having passed a new line, mean that the world became better, more correct
The further way was on a familiar route. Complexity was on firn sites without fix-ropes. Because all has been torn off by a wind, filled up by snow. The last years have appeared are ruthless to this way of trailblazers. In one thousand nine hundred fifty fifth Swisses Reiss and Luhsinger have achieved a victory over the fourth on height world top. Since then on it one more way - on a southern wall has been laid. In 1991 the Soviet command of trade unions has managed to make «Russian direct». And all.
I went, and thought of it. It is more than half a century gone out … And Lhotse for any inexplicable reason it has appeared eight-thousand with the least quantity of routes. And now I had a chance… It was difficult. Air - such huge ocean of atmosphere - could not sate an organism working on a limit. The thorax was broken off from pressure, and in temples boiling kenson blood raged. And nerves. They absolutely to hell! Emotions compressed my heart.
And before a rocky tower I have broken. There, where to top remains meters hundred, I have accurately loaded old fix-rope… and it has burst the strings used up on a wind. Here only … again, as well as during the previous moments I have appeared to it is ready. An instant - cord rings fly to me towards. The instant - understanding, that balance leaves. An instant! - thought, that behind the back an aperture of an internal corner, emptiness of which has just got out. An instant! - the decision. As in a photo I do movement aside, and I fall edges on a small ledge hardly sideways. Both it is again live. Also it is necessary to finish one hundred meters only to top.
* * *
* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
В Алматы мы прилетели рано утром. А вечером того же дня я снова был в аэропорту. И доказывал погра-ничникам, что транзитная виза через Дели мне не нужна… да и вообще ничего не нужно, потому как непальскую визу получают прямо по прилету в аэропорту. И доказывал, что мой потрепанный паспорт имеет ценность везде… устраивает всех пограничников, кроме казахстанских… Короче – один из предусмотренных аттракционов не для слабонервных. Да что ж это за пережитки такие! – думал я усаживаясь в кресло самолета, - что человек в своей стране чувствует себя хуже, чем в любой другой точке мира.
А над городом Катманду цвели сиреневые деревья и парили в небе орлы. Ну… хищники явно старались ухватить зазевавшегося цыпленка. А вот чего надо было сиреневым соцветиям тропической омелы над улицами – непонятно. Они были непостижимы в своей живучести среди шума и пыли столицы Непала. Словно смотрели с высоты на кипевший людской муравейник по улицам. Я опустился на колено, коснулся ладонью земли, приложил к сердцу. Это я. Снова здесь. Впереди битва… Значит все в порядке – как и должно быть.
Непал менялся на моих глазах подобно калейдоскопу. Эти краски, перемешиваясь, составляли диковинные картины, что иногда я не успевал осмыслить. Только чувствовал, впитывал эмоции… на грани реальности и сна. Весна наступила, и Симоне ждал меня у подножия Эвереста и Лхоцзе. Там, где небо ближе всего к земле, там где мир сужается до размеров точки – вершины, которую надо покорить.
План был достаточно амбициозен. Симоне пригласил составить ему компанию для работы гидом с Альдо Гиарони, своим приятелем из Ломбардии. Лезть предстояло на Эверест, и денег за это дело не планировалось. Потому как Альдо широким жестом оплатил наше с Симоне участие в супердорогом проекте траверса с высочайшей вершины мира на Лхоцзе. Словом, надо, чтобы клиент был доволен, и свои спортивные планы закрыть. Как уж Симоне собирался выкручиваться из этой сложной ситуации, я не понимал. Но зная опыт друга, всецело ему доверял.
- Сколько будешь торчать в Катманду? – спросил меня Нима Нуру Шерпа при встрече в холле гостиницы. Я только что вернулся из очередного набега на Своям-Бунатх, где с высоты холма любовался городом и думал о вечном.
- Надоел уже? – я засмеялся.
- Нет, - возмущенно развел руками директор фирмы «Чо-Ойю треккинг». – Симоне сегодня звонил, переживал за тебя. Они с Альдо давно уже в Базе. Ждут, когда ты присоединишься.
- Билеты на завтра куплены, - успокоил я непальца. – Все решили. А сегодня в бассейн можно еще окунуть-ся. И… кстати! Завтрак еще не закончился! Побегу в столовую.
- А! Угу! Ом-м! Так, - привычно кивал головой Нима.
Непал мне нравился хотя бы тем, что здесь я мог позволить себе разные гламурные вещи, которых не мог дома. Типа посещения кабаков, поедания бананов в большом количестве и купания в бассейне. Потому что все это было очень дешево, либо по принципу «all included» (все включено), и платили за это спонсоры.
А через несколько дней холодный ветер Гималаев шурудил мои волосы. Это был дикий контраст с жарой и пылью у подножия. Я стоял ввиду Эвереста – истощенный и нервный. Треккинг завершался. Несколько дней потратив для ночевки на высоте шесть тысяч метров, я акклиматизировался. Специально поднялся на горку неподалеку в ущелье Кхумбу, и переночевал там. Узкая скальная полка резала ребра. От холодного воздуха и талой воды, глотком выпитой наспех, у меня начался бронхит. И теперь с высокой температурой и тяжелым рюкзаком я шлепал в сторону далекого Базового Лагеря.
Скинув на минуту баул с плеч, я задержался побродить по поселку Горак-Шеп. Это невзрачное собрание хибар было последним оплотом человека в ущелье Кхумбу. Холодный ветер под серыми тучами переметал желтый песок высохшего озера. Хотелось лечь и умереть. Заглянув в пару ближних домиков, я не нашел ничего интересного, кроме жевавших бутерброды туристов – под стать хитрым, но усталым якам у навеса, пережевывавших свое сено. И, махнув рукой, решил двигать дальше. Однако, совершенно случайно открыл еще одну дверь, и прошел на середину комнаты.
Непалец за стойкой скучно скосил на меня взгляд. Вдоль стен было темно – войдя со света я практически ничего не различал. Затуманенное от болезни сознание не ловило образов. Как вдруг у окна, вырвавшись из тусклого круга, освещенное внезапной вспышкой солнца с улицы, проявилось лицо того, кого я искал. Он был для меня всем в последние годы – дружище Симоне. И в то же мгновение поднял глаза и узнал меня.
- Денис! – завопил Симоне, выпрыгивая из-за стола. – Это ты!
- Симоне! – едва не поперхнувшись, ринулся я навстречу.
Через секунду мы уже хлопали друг друга по плечам и тараторили, как белки. Черт побери! Все было хоро-шо. Рядом я увидел Альдо, с интересом допивавшего чай.
- Симоне, - спохватился я, - мне очень плохо.
- Что такое? – напрягся мой друг.
- Болею, бронхит. Идти почти не могу… и рюкзак очень тяжелый.
- Нет проблем! – засмеялся он. – Я за тебя дотащу. Мы вместе в Базу пойдем.
Вот так и получилось, что оставшиеся два часа пути до Базового лагеря мой тяжеленный рюкзак пропутешествовал на спине у Симоне. Мы шли под падавшими с неба хлопьями снега по вытоптанной тысячами ног тропе. Навстречу попадались беззаботные треккингеры и портеры с грузами. А над головой – незримый в облаках, но могущественный – давил на сознание Эверест. Придя в лагерь, я залез в палатку и проспал около суток.
Альдо торопился домой. Парень он был лихой, без лишнего гонора. Но эта тягомотная стратегия высотных экспедиций его выматывала. Приходилось работать вверх, чтобы на следующий день терять с трудом завоеванные метры. И знать, что в следующий раз придется идти снова. Ледопад Кхумбу кровожадно скалил клыки ледовых башен. Акклиматизация давалась с трудом. А дома ждала красавица жена и двое сыновей. И психика неподготовленного человека начинала сдавать.
В следующий выход Симоне дальше Второго лагеря не пошел – срубленный очередной волной заразы, которая бродила по базовому лагерю. Но Альдо и я стиснув зубы выбрались по ледовым склонам Лхоцзе к палатке Третьего высотного лагеря. Ночь на двадцать седьмое апреля мы провели на высоте 7300 метров, а когда проснулись утром, то осознали, что слабо приспособлены к высокогорью. Мой приятель был плох настолько, что всю сложную часть пути вниз его пришлось спускать на веревке.
- Итак! Основная часть работы позади, - вечером за столом торжественно провозгласил Симоне. – Теперь только надеть кислород на семи тысячах, и работать до вершины.
Альдо облегченно вздохнул. Шерпы Пемба и Тенсинг к тому времени уже забросили кислород до высоты 8000 метров. Весь путь был обработан – провешен перильными веревками до самой вершины Эвереста, в нужных местах установлены палатки. И последний выход нашего клиента давал основания думать, что вскоре он благополучно двинет на штурм.
В этот вечер Симоне решил ненадолго слетать на вертолете в Катманду. Для Альдо был необходим серьезный отдых, комфорт с кислородом. Чтобы лучше восстановиться в предыдущих экспедициях мы часто спускались на меньшую высоту, иногда в деревню Дебоче на 3700. Но чтобы так вот, разом за два часа потерять четыре километра перепада… Я опасался за благополучное развитие событий, и собирался остаться в Базе до возвращения друзей. Однако, пораскинув мозгами, решил лететь в столицу Непала. Из-за чувства, что могу пропустить бесплатное приключение в хорошей гостинице с вкусной едой.
Вертолет прилетел утром, когда солнце только-только выглянуло из-за скал Эвереста, и Базовый лагерь на-чал оттаивать под его лучами. А через три часа наша компания подкатила на такси к гостинице «Як & Ети», заливаемой солнечным зноем и голосами тропических птиц. Мир был прекрасен, молекулы кислорода хаотично тесни-лись перед глазами – воздух был настолько густым, что казалось, его можно было кусать зубами. И зеленые кроны пальм колыхались над головой.
А еще через три дня городской шум снова остался за бортом «вертушки». И она прыжком вознесла нас на ледник Кхумбу, где на высоте 5300 воздух почти не осязаем. Чувствуя предательскую слабость, я принялся кругами бродить по окрестностям, силясь вернуть организм в привычное рабочее состояние. Честно говоря, шок был сильным. Сердце, перекачивая литры крови, колотилось, сотрясая грудь, силясь вырваться – трепетало подобно испуганной птице. Альдо же залез в палатку и растянулся там на своей кровати.
- Деньги тут не помогут, - попытался я объяснить своему приятелю. – Акклиматизацию надо нарабатывать движением, усилиями…
Однако, он не мог пошевелить ни рукой ни ногой. А утром Альдо сплохело окончательно. Едва придя на подгибавшихся ногах в столовую, он плюхнулся без сил в объятия кресла. И сидя за столом, едва слышно сказал, что выбывает из игры. Опять из Катманду прилетел вертолет, и смирившийся с судьбой пилот-непалец загрузил нашего клиента. К обеду Альдо уже вылетел из столицы Непала на родину, и тот же вечер был дома в Италии. Живой и невредимый.
Вот тут-то, честно говоря, нервы начали сдавать и у меня.
Изначально планировалось, что поднимемся на Эверест, затем планировалась Южная стена Лхоцзе, потом план переиграли на траверс двух этих вершин… Теперь все рушилось снова. Когда седьмого мая мы с Симоне поднялись в Третий лагерь на склоне Лхотзе, все обстояло как нельзя лучше. Светило солнце, в палатке было тепло, горелка урчала, выдавая мегалитрами желанную влагу. Напротив входа красовался черной пирамидой Эверест. Уже ближе к вечеру снизу подошел шерпа Пемба, и с довольным видом начал извлекать из рюкзака веревку и железо.
- Вы же на новый маршрут собираетесь теперь, - желая нас обрадовать сказал он. - Вот я и принес из Второго Лагеря... чтобы вам меньше тащить.
- Пемба! - ошалело произнес мой друг, - но нам эти френды и закладки нужны НЕ здесь.
- Ого! Вот это трудолюбие у парня! - засмеялся я. - Так, между делом притаранить сюда пять килограммов... Пемба!
Глядя на наш неподдельный восторг, парень тоже принялся смеяться. Однако, пришлось объяснить ситуацию.
- Ладно, - пожал он плечами, как ни в чем ни бывало. - Завтра вниз утащу.
Он небрежным жестом выкинул все из палатки... Однако, затем снова прищурился на меня.
- Ты знаешь, что у россиян человек погиб?
Мы с Симоне оторопели. Так не бывает! Такой чудесный день... и утром Диму Павленко встретили - все было нормально.
Кто и как погиб Пемба, конечно, не знал. Ему об этом сказал встречный шерпа. Симоне судорожно схватился за спутниковый телефон, пытаясь дозвониться в Базу или Катманду. А я сидел в шоке, пытаясь вспомнить... Наверх ушли пятеро. Кириевский, Тотмянин, Болотов, Володя из Иркутска, что передал мне подарок от Гичева... и пятый. Я не знал, кто.
По словам Пембы остальные Россияне все спустились в Базу. Что-либо делать самим без малейшей информации, без поддержки, мы не могли. Конечно же, если бы нужна была помощь живому человеку мы бы уже висели на веревках, торопясь, загоняя себя... Однако, в данном случае...
- Завтра наверх? Симоне, будем просто работать по своему плану?
- Ну, а что мы можем теперь? - развел руками итальянец.
К сожалению, простота и добродушие шерпов, работающих в коммерческих экспедициях, могут оказывать и плохую услугу. Так случилось, что ребята хотели помочь и здесь - притащили высотные ботинки в Третий лагерь. Для Симоне. Однако, перепутали... Или бес их попутал. Но вместо пары ботинок следующим утром Симоне обнару-жил два левых... или правых. От ботинок Альдо и своих. Модель «Олимпус монс» приказала долго жить, и мы надели привычные «Батуры». Конечно, я изначально планировал работать в них до Южного Седла. Однако, Симоне пришлось хуже. Акклиматизация у него была слабее, чем у меня. И когда порывы ветра на склоне у 7500 даванули по всем правилам, то мой друг решил уйти вниз, и не рисковать пальцами. Потому что холодно было по всем про-гнозам погоды.
А я пошел дальше, запоздало соображая, что все продукты остались в рюкзаке моего друга. Ну... На высоте обычно есть не хочется, успокоил я себя. А горелка с газовым баллоном и котелком были при себе. Так я и брел, постепенно поднимаясь по кулуару между Эверестом и Лхотзе. К контрфорсу Женевцев. Навстречу попались несколько шерпов, делавших заброску для коммерческих экспедиций. Они красноречиво крутили пальцами у виска, и твердили, как проклятие «very windy», советовали уматывать вниз. Однако, понимая, насколько близка заветная цель акклиматизации на 8000, я упрямо крутил головой, и жюмарил в направлении свистопляски всех ветров мира.
В сторону Лхотзе смотреть не хотелось. Там, у палаток Четвертого лагеря было видно человеческое тело - навзничь. «Кто это был? Кто?!?!?» - продолжал я себя спрашивать. Хотя! Какая теперь разница, если человек умер... Просто, если погибает друг, это сложнее - для самого себя искать оправданий. Где-то внизу у подножия этой же проклятой горы год назад погиб Сергей Самойлов. И я никак не мог простить себе, что не отговорил его ехать в авантюру, не сделал хоть что-то – предотвратить... Пусть и считал бы он меня кретином, пусть и поставил бы я крест на наших отношениях. Но он был бы жив. Как в 2004 году ему ошпарили ногу кипятком из чайника. И на пик Ленина зимой он не поехал.
Часам к одиннадцати я выбрался на плато Южного Седла Эвереста. Здесь разноцветными грудами лежали кислородные баллоны. Как на базаре в Алматы или Оше лежат арбузы. Там-сям. В сумме не меньше трех сотен. «Неужели люди способны столько выдышать!» - подумал я. Но тут же отвлекся на более насущные проблемы. Было холодно на ветру. Он прилетел за тысячи километров с единственной целью - заморозить меня, иссушить высотой, истрепать до нитки. Неподалеку виднелась палатка, и я направился к ней, справедливо рассудив, что кроме меня на этом необитаемом клочке мира ночевать никто не собирается. И выбор был, скажем так, невелик.
Весь день я топил лед, который накромсал неподалеку. Пил воду. Вспоминал прилавки супермаркета, забитые пакетами с соком. В дни голоданий, когда готовился к экспедиции много пил... Томатный и яблочный, ананасовый и персиковый. Вкусно! Эх, сюда бы пару пакетов… Когда уставал от воспоминаний и становилось скучно, бродил по окрестностям, развлекаясь перепиныванием газовых баллонов, коих здесь было немеряно. Нашел даже парочку полных. И, конечно же, не смог устоять против собственной жадности - притаранил к палатке, которая послужила мне таким приятным укрытием.
Ветер усиливался. В этот день по прогнозу предстояло заполучить около сотни километров в час, а на завтра ожидался максимум до полутора сотен. Елы-палы! Укутываясь в сумерках в спальный мешок я слушал треск ткани палатки над головой, и думал... Мама, наверняка, была бы против. Что ж! Только продержаться ночь, и уносить ноги отсюда! Очевидно, восьмого мая я был самым высокогорным бомжом на планете. Потому что на восемь тысяч никто кроме меня подняться не решился.
Уже к полуночи я проснулся от того, что палатка тряслась подобно стаканчику игральных костей. Кто был костьми - сами понимаете. Вытряхивать меня отсюда собирались не шутя. Прикинув, что надо быть готовым ко всему, я оделся, обул ботинки, прибрал поближе рюкзак и вещи, и снова провалился в сон. Прогрессирующая непогода обещала в ближайшем будущем показать всем где раки зимуют.
Однако, я не собирался оставаться безвольным зрителем. В свое время насмотрелся, знаете ли. И едва рассвело, я покинул это неприютное место. На ребро Женевцев пришлось выбираться ползком - задом наперед, как пресловутый зимующий рак. Потому что лицом к ветру стоять было невозможно. Да и вообще, удерживаться на ногах можно было только при помощи рук, на четвереньках. Пару раз падал. Снова порвал кошками с трудом заштопанные прималофтовские штаны. Зато наградой мне стало золото и багряный бархат рассвета над Гималаями. Прямо передо мной подобно длани Творца освящал просыпавшийся мир Чо-Ойю, мой Бог Бирюзы. Это было золото Piolet d'Or, то, что я пережил год назад. Все, чем были для меня горы.
А в Базе было тепло. За прошедшие два дня снег на морене растаял. И солнце жарило уставших от высоты клаймберов.
- А я смотрю... Чьи это желтые ботинки по камням клацают!? - окликнул меня Вилли Бенегас от своей па-латки. - Пить хочешь?
- Хочу, но... - ответил я. - Доковыляю до своего лагеря, там напьюсь. Спасибо.
- С Южного Седла? За сколько спустился?
- А теперь который час? Девять? Ну... я в пять часов стартовал... Очень боялся по ледопаду проходить, ко-гда его солнце согреет...
- За четыре часа? Ты животное, - просто улыбнулся Вилли. - Вечером с Симоне заходите в гости. Будем Мате пить.
Я согласно кивнул, уже весь в своих мыслях, и поспешил дальше, домой. Настраиваясь на завтрак. Обычные высотные будни. Если не считать смерти Сергея Дуганова. Потому что смерть не становится обыденной. Никогда.
* * *
Наша компания была веселой и разбитной – в основном благодаря общительности Симоне и его дружбе с альпинистами других стран. Нас периодически приглашали на вечеринки в аргентинский лагерь братьев Вилли и Демьяна Бенегас, где мы ели мясо и танцевали под гитарные переливы южной Америки. Однажды один из клиентов, Лео подарил мне стильный нож из их страны, которым они пользовались для нарезки в кают-компании. И чашку для матэ – такой специальный тыквенный бокал под колоритный южный чай.
- Только заберешь ПОСЛЕ экспедиции, ладно? - попросил он. – А то моим приятелям нечем будет здесь мясо резать.
В другие лагеря коммерческих экспедиций ходил только Симоне. Зато я много времени проводил у россиян под руководством Алексея Болотова. Он был давним другом, с которым мы часто оказывались в сложных ситуациях. И теперь в кают-компании их экспедиции я чувствовал себя по-казарменному просто, привычно. Ребятам в те дни досталось крепко. После гибели Дуганова они приуныли. И почти все периодически болели, питаясь таблетками.
А я все катился… катился… по плоскости, с которой не мог, да и не хотел свернуть.
Идея нитки маршрута с Южного Седла на Лхоцзе витала в воздухе давно. Линия вполне логичная, и следуя рельефу можно было надеяться не «кочевать» по жандармам на гребне. А пройти ниже по скальным полкам в кулуар классического маршрута. В течение многих лет я смотрел на этот вариант как на дополнение к траверсу Эверест-Лхоцзе. И боялся этого шага.
Бывает такое состояние предчувствия. Человек знает, на что идет, понимает, чем это грозит, и как все будет опасно и сложно… И в тоже время четко осознает, что свернуть-таки не может. Что путь есть только в одну сторону. Когда над горами поднимался ясный день, можно было видеть, как в стратосфере, казалось, таяла точка вершины. Словно пересечение оси координат, как абсолютный Ноль, начало и итог, вечность и миг, явление и процесс… До кучи не хватало понимания жизни и смерти, но… это маячило впереди. Как неизбежность. А я был здесь, у подножия. С расстояния десятка километров, ниже вершины на три километра – смотрел, и не верил.
Подъем превращался в Сизифов труд.
- Понимаешь, Симоне, - спокойно заметил я утром в третьем лагере уже во время выхода, – надо делать эту чертову акклиматизацию.
- Согласен, Ден, - усмехнулся мой друг. – Но иногда обстоятельства бывают сильнее. С этим ветром и холодом, с болезнями… и с тем, что я не мог пока подняться до восьми тысяч метров… Уже нереально успеть до конца сезона.
Я вздохнул. Над головой трещала на ветру палатка. Все на этой планете словно сговорилось отрубить любую возможность в сезоне. Даже этот выход походил на лотерею – то ли повезет, то ли карта ляжет не в нашу пользу. Симоне продолжал болеть, и погода с огромной лопатой ветра и снега наступала на могилу наших идей. Траверс восьмитысячников, Южная стена Лхоцзе… все летело под откос.
- Пойду, Симоне, - только и смог сказать я. – Пойду один.
- Держись, Ден, - ответил он. – Прости, что со мной так получилось. Надеюсь, ты выдержишь.
Собравшись, прикинув по минимуму, что мне нужно, вскинув легкий рюкзак на плечи, я попрощался с Симоне, и отправился по перильным веревкам. В это день предстояло подняться на Южное Седло… чтобы там уж решить все. «Оставлю себе шанс, - успокаивал я сам себя. – Может быть, ветер усилится так, что невозможно будет никуда идти… А может быть, тоже заболею… А если кто-то заболеет… И тогда я смело могу поворачивать вниз».
На ровные каменистые площадки у «порога смерти», как кто-то в шутку окрестил рубеж восьми тысяч метров, я выбрался к полудню. Ветер крепчал, прыгал и свистел меж ставших привычными куч кислородных баллонов. Все было как много лет назад. И только я был другим. Более самостоятельным и отчаянным. Покопавшись час, установил палатку. Неподалеку несколько компаний шерпов тоже занимались установкой лагерей – каждый в своем секторе. Большинство из них были с кислородными баллонами, не гробили мозги и силы ради мифических спортивных принципов.
Уже под вечер, когда горы окутала облачность, снизу из серой пелены тумана начали появляться их клиенты. Шли они налегке, с кислородными аппаратами… всех их я обогнал утром по пути сюда. И вот теперь каждый вылезал на плато, и начинал из последних сил взывать к своим опекунам:
- Дава! Дава, где ты?... Мингма, Мингма, куда мне идти? Наванг, Наванг, где моя палатка? Помогите!
А шерпы дежурили возле установленных ими палаток, торчали на ветру подобно самцам птиц, ожидавших самок возле гнезд. И распихивали клиентов по местам, кипятили чай, меняли кислородные баллоны. Я смотрел на это со стороны, и пытался понять, кому он нужен – такой альпинизм!?
В моей палатке было просторно. В углу журчала горелка с котелком, сбоку я расстелил каримат с тонким спальным мешком. В сторону свалил ботинки и горсть продуктов. Накрылся курткой Инта для большего тепла. И периодически выглядывал наружу, стараясь привыкнуть к ощущению шага в пропасть. Потому что вдали в разрывах облачности иногда проявлялся причудливый гребень Лхоцзе. Аномальный и уродливый. И над ним ураган рвал в полосы клочья тумана, унося в Тибет. И я щурился, силясь за дальностью расстояния разглядеть детали рельефа, вырвать загадку у этой хаотичной линии.
Вот так пятнадцатого мая две тысячи десятого года я оказался на Южном Седле. Не понимая до конца, что из этого выйдет. Вспоминал, как на коленях выпрашивал у шерпов кислород для больного Симоне, как выкидывал из палатки пригоршни наметенного в непогоду снега. Столько лет минуло! Когда стемнело, начал думать о Сереге Самойлове. Он мог быть теперь со мной… Если б не торопился на свой проклятый Эверест. Он и теперь оставался со мной – в сердце.
- Из тьмы выхватывая лица, - сквозь сон начал я читать стихи, – свечу в руке несет Судьба. И недописанной страницей ложится времени тропа…
Спохватившись, я рассмеялся над сюрреализмом ситуации. И провалился в сон.
За ночь по потолку палатки намерзал конденсат. Он хлопьями опадал от ветра, и ссыпался на спальный мешок и вокруг него. Так, что я начал потихоньку отсыревать. А затем и мерзнуть. «Надо было Нордфейсовский спальник взять, - в том же полусне подумал я. – В нем бы точно лучше спалось». Как-то раз услышал голоса неподалеку. «На штурм выходят», - машинально отметил для себя, что клиенты с шерпами поползли в сторону Эвереста. А в три часа утра над ухом запищал мой будильник.
Палатку все так же сотрясало ветром. Самочувствие оставалось достаточно противным, самомнение тоже. Все было на нуле. Только усилием воли я заставил себя приготовить легкий завтрак, и запихать его внутрь.
Было страшно. Продолжало оставаться жутким вопросом. Осознание, что малейшая ошибка может стоить жизни, оптимизма не добавляло. Сегодня я чувствовал это особенно остро. Эх… Соло, соло… Я принялся тупо греть руки над горелкой, оттягивая, насколько было возможно, время выхода. Солист хренов! Гонит тебя кто-то?! Вот, погоди… Свет на востоке прорежется, тогда и пойду. Пока еще слишком темно… Ага! Свет появился… но еще слишком ветрено и холодно. Тогда, может быть, стоит подождать, пока взойдет солнце? Ждать… Да! А потом надо будет дождаться, чтобы ветер ослабел. А что?! Синоптики обещали ослабление ветра…
Кретин! Я продолжал идти на поводу у своей нерешительности и сомнений.
В общем, дождавшись утра, я вылез из палатки и отправился вниз по тропе. Даже не взглянув в сторону вершины Лхоцзе… Впрочем, смотреть на Эверест тоже не было сил. Это было вымученное решение, но оно было… было хоть чем-то, на что я смог решиться. Просто передвигать ноги по линии наименьшего сопротивления. Так шаг за шагом я приближался к черте, отделяющей настоящее от прошлого. Если отправлюсь вниз, то все останется в прошлом. А если поверну вверх, то начнется настоящее. И остановился на гребне контрфорса Женевцев. В кулуар – простая и логичная – убегала нитка перил.
- Все. Меня поймут, - пожал плечами кто-то. Не я.
- Зато ты сам себя не поймешь, - зло оскалился другой «Не я». – Струсил?
- Ну… ну ты посмотри же! Какой ветер на гребне!
Месснер и Кукучка… Лафайль и Бежан… Они-то смогли! Они прошли свои сольные маршруты на восьмитысячники. Но теперь я четко знаю, что самое страшное и трудное в таком восхождении не просто задать себе вопрос «зачем?». И не обязательно найти на него ответ… его никогда нет, не было, и не будет… этого ответа. Самое страшное – задав вопрос и не найдя ответа отправиться к черту. Начать действовать вопреки смыслу и логике.
Я сидел на снегу и думал приблизительно в таком русле около десяти минут. А затем – уже без всяких мыслей и ответов – поднялся, и отправился обратно, в сторону покинутой палатки.
- А на самом деле все просто, - в один из моментов передышки пробормотал я самому себе. – Ты же умер, парень. Ты погиб на Чо-Ойю ровно год назад… А все, что осталось, это лишь тень, ящик для эмоций… которые можно собирать.
Вот так все и произошло. Пройдя мимо трепетавшей на ветру палатки я принялся забирать вправо на снежный склон. Здесь прямо в глаза из-за другой стороны перевала лучами ударило солнце. В синюшной чистоте утра открылась панорама мира, стылые Гималаи лежали словно на ладони. Неимоверно далеко за снежными гребнями темнел Тибет, мистическая страна свободных душ. Над головой ревел ветер, проносясь меж скальных башен Лхоцзе.
В десять минут седьмого я «оторвался» от лагеря. Сперва был несложный фирновый склон около четырехсот метров длиной - с перевала. Подъем не отнимал сил, потому что фирн держал надежно. Его поверхность смачно хрустела под зубьями кошек, и комки уносились ветром на восток. Шуршали, дополняя картину звуков. Я опирался на ледовый молоток, и слышал, как его острие тихонько скрежетало в фирне при поворотах. Все воспринималось остро и ярко. Краски были насыщенными и осмысленными. Золото всходившего на востоке солнца окрасило вершины праздничным настроением, а глубина темных ущелий у подножия гор была подобна яду… такому мрачному склепу затаившейся ночи. Этот контраст бередил душу.
Затем через широкий скальный гребешок я перевалил на другую сторону, и ушел на склон вправо. Здесь еще лежала тень, и ветер порывами налетал так, что прижимал меня к камням. Скрежет кошек стал еще одной краской в окружении. Осыпь продолжалась, и я спокойно двигался по ней.
После принятия решения в сознании возникла ясность и лихость. Этакая сила пустоты, которая осознавала себя Началом Начал. И этакая саркастическая усмешка над этим плюгавым пониманием. Высота уже была выше восьми тысяч метров. Склон постепенно выкручивался, и мне пришлось лезть по скалам. Не сложным, но опасным глубиной падения. Лез и улыбался. Все было в моей власти. Чувства, мысли, жизнь в силе рук на зацепах… Страха не было – он остался там, в той точке, откуда я повернул вверх. И тело двигалось послушное только выбору направления пути.
Чуть выше тянулась полка с полосой фирна, и я вылез на нее. Пришлось сделать несколько довольно рискованных движений, и тело мобилизовалось, сконцентрировалось для перехватов «в откидку». На плитах лежали крупинки снега… По полке прошел под первым жандармом, но дальше линия выкручивалась в камин. Лезть по нему я не захотел. Потому что не знал, что будет на другой стороне, удастся ли спуститься там. И отправился огибать жандарм без набора высоты. По скалам лезть было несложно, но опасно. Запорошенные свежим снегом тянулись плиты – с линией падения в сторону Западного Цирка. И под ними бастион резко становился круче – конструкция напоминала черепичную европейскую крышу над стеной дома.
В один из моментов нога наплевательски соскользнула с небольшого зацепа. Черт! Как-то привычно это вышло. Уж слишком наработанно… словно сам репетировал когда-то этот стоп-кадр. Снова – без всяких эмоций. И снова – уплотнение времени, как будто оно остановилось. Миг – понимание, что равновесие уходит. Миг – понимание, что скальная порода не слишком прочная. Миг! – решение, что надо делать. Я с силой врезал передними зубьями кошек в гладкую плиту под собой. Миг! – падение остановилось на выщербинах в камне… И я снова жив. И можно сделать следующий шаг.
После продолжительного траверса я снова начал постепенно набирать высоту. А через сотню шагов вылез на ребро под вторым жандармом. Отсюда впереди стало видно кулуар классического маршрута. От мороза лед намерзал на ресницах и бровях, сознание плыло от недостатка кислорода на высоте. В какой-то момент услышал голос дочери… шесть с половиной лет ей… Говорила, мол, не туда, папа. Иди выше… Конечно, милая – тебе виднее! При переходе со скального ребра на плиты я не сумел сделать несколько сложных шагов… балансировал на грани срыва. Остановился. А под ногами была достаточная глубина, чтобы в случае падения свернуть шею. И снова я услышал ее голос.
- Папа, вернись, - сказала Маша.
- Куда, солнышко?
- Обратно, папа, несколько шагов… Можно пройти ниже.
- Сейчас-сейчас, любимая. Ты меня ждешь ведь?
- Я очень тебя люблю! Пожалуйста, вернись домой. Ты мне очень нужен!
Несколько метров. Всего лишь несколько метров разницы.
Маришка сказал, что ждет меня. Вот что это было – я до сих пор не могу понять. Только с улыбкой вспомнить, объяснить все галлюцинацией. А тогда не думал и не удивлялся. Все было правильным и понятным. Дочь – единственный ребенок, воспитанный мной – словно наблюдала за мной из… из другой жизни. Я был к ней привязан больше чем к кому-либо на свете.
Поэтому, когда у меня не получалось просто уйти траверсом по плитам, я вернулся, и пять-шесть метров приспустился по крутому камину на хорошую полку. Уверенно стал на ноги и несколько раз глубоко вздохнул. Успокоился… И снова смысл был только в движении вперед, к цели. Отсюда снова начал набирать высоту по плитам, и через пару сотен метров «воткнулся» в кулуар классического маршрута на Лхоцзе. Которым поднимался девять лет назад. Высота была около восьми тысяч трехсот метров – как раз перед скальным сужением.
Вцепившись в кусок веревки, я поднял глаза к глубокой синеве неба, и исступленно завопил. Да! Черт побери, я сделал это. Девять лет пролетели не зря. И то, что я снова здесь, пройдя новую линию, означает, что мир стал лучше, правильнее.
Дальнейший путь был по знакомому маршруту. Сложность была на фирновых участках без перильных веревок. Потому что все было оборвано ветром, засыпано снегом. Прошедшие годы оказались беспощадны к этому пути первопроходцев. В тысяча девятьсот пятьдесят пятом году швейцарцы Рейсс и Лухсингер добились победы над четвертой по высоте вершиной мира. С тех пор на нее был проложен еще только один путь – по южной стене. В 1991 году Советская команда профсоюзов умудрилась сделать «русский директ». И все.
Я шел, и думал об этом. Больше полувека минуло… А Лхоцзе по какой-то необъяснимой причине оказался восьмитысячником с наименьшим количеством маршрутов. И теперь у меня появился свой шанс… Было трудно. Воздух – такой огромный океан атмосферы – не мог насытить работавший на пределе организм. Грудная клетка разрывалась от напряжения, и в висках кипящим кенсоном бурлила кровь. И нервы. Они совершенно ни к черту! Эмоции сжимали мое сердце.
А перед скальной башней я сорвался. Там, где до вершины оставалось метров сто, я аккуратно нагрузил старую перильную веревку… и она лопнула своими истертыми на ветру струнами. Вот только… снова, как и в предыдущие моменты я оказался к этому готов. Миг – кольца веревки летят мне навстречу. Миг – понимание, что равновесие уходит. Миг! – мысль, что за спиной проем внутреннего угла, пустота, из которой только что вылез. Миг! - решение. Как на фотографии я делаю движение в сторону, и падаю ребрами на небольшой выступ чуть сбоку. И снова жив. И остается только добить сотню метров до вершины.
